Вестник гражданского общества

Пытки в наших колониях – не исключение, а норма

Беседа с Имраном Эжеевым. Часть II*

          – Имран, расскажите, как проходили ваши встречи с органами, призванными, по идее, обеспечивать соблюдение порядка и законности в местах лишения свободы? Насколько я помню, вы должны были встретиться с представителями прокуратуры, осуществляющими надзор над учреждениями исполнения наказаний Волгоградской области?
          – 30 января приблизительно в 12 часов дня у меня состоялась встреча с прокурором, который осуществляет надзор за соблюдением законов в исправительных учреждениях – генералом В. И. Гнидиным. На встрече присутствовал мой единомышленник, помогающий мне в работе, из Волгограда – Юсуп Тариелашвили.
          – И как прошла встреча?
          – После того как мы представились и рассказали о цели нашего визита, Гнидин увидел в документах мою фамилию, после чего он откинулся в кресло и начал на меня кричать: «А! Это вы по поводу Зубайраева! Я этого Зубайраева еще на полгода посажу. Я вопреки закону перевел его из 9-й колонии, а он, подлец, решил писать кляузы на сотрудников. Я его за это накажу». Когда я его немного успокоил и вступил с ним в беседу, озвучил ему содержание тех материалов, которые я собрал, когда я стал называть конкретные имена и фамилии заключенных (бывших и ныне являющихся таковыми), с кем я беседовал и кто свидетельствовал против Мансветова и Дерипаско, показал ему фотографии – он остыл. Я сказал, что решительно буду добиваться судебного преследования тех, кто применял физическую силу в отношении Зубайра, пытал его. Гнидин тогда понизил тон и спросил: «А чего вы вообще хотите? Мы и так ему создали условия лучше, чем у меня в кабинете, просто райские условия». На это я ему ответил: «Я хочу, чтобы в местах лишения свободы и работники колоний, и осужденные не совершали противоправных действий. Хочу, чтобы те, кто применял в отношении Зубайраева насилие, причинившее тяжкий вред его здоровью, были подвергнуты уголовному преследованию в соответствии с законом. А вместо этого я вижу, что сотрудники вашего ведомства, вместо того, чтобы руководствоваться буквой закона, встают на сторону тех, кто этот закон нарушает, и начинают запугивать не только самого осужденного, рискнувшего написать жалобу, но и его родственников. Конкретно – прокурор угрожал сестрам Зубайра, говоря: "Мы контролируем каждый их шаг, и если Зубайр не одумается, то подвергнет риску не только себя, но и их"».
          После нашей беседы Гнидин включил селекторную связь и начал разговаривать со своими сотрудниками: «Где у нас сидит сейчас Зубайраев? В девятке?» – «Да нет, после того как они их избивают, они их раскидывают. Сейчас он в 15-й колонии» – был ответ, который я и Юсуп отчетливо слышали. Я сказал: «Вижу, что вы четко заняли позицию защиты тех, кто совершает противоправные действия в отношении Зубайраева. И я убеждаюсь в том, что в Волгоградской области ни Зубайр, ни его родственники не найдут эффективной защиты. Мы сделали все возможное, приложим все силы, чтобы преступные действия сотрудников колонии стали предметом судебного рассмотрения, а виновные понесли заслуженное наказание». Он меня спросил: «А почему вы не защищаете тех, кого он взрывал?»
          – А вы думаете, он, правда, виновен?
          – Я совершенно точно знаю, что Зубайр сидит по сфабрикованному делу. Но это тема отдельного разговора.
          Кстати, Елена, вы мне в прошлый раз задали вопрос, не приходила ли мне в голову мысль о широкой амнистии выходцев из Чеченской Республики. Действительно, надо отметить особо то, что 95% из них сидят по сфабрикованным делам, как Зубайр. Я ответственно заявляю, что после начала второго военного конфликта на территории Чеченской Республики в 1999 году мужчин от 12 до 60 лет хватали абсолютно ни за что, их доставляли в места дислокации воинских частей, в комендатуры, где они подвергались чудовищным пыткам, унижениям чести и достоинства с целью выбить показания и признания в преступлениях, которых они не совершали. Многие не выдерживали пыток – мы, гражданские активисты и правозащитники, находили трупы со следами насильственной смерти на окраинах населенных пунктов Чеченской Республики. А в судебных разбирательствах брали за основу сведения, полученные с грубыми нарушениями уголовно-процессуального кодекса РФ, выбитые под невыносимыми пытками. На основании их выносились постановления. За несовершенные преступления людям давали 10, 15, 25 лет – вплоть до пожизненного. В Чеченской Республике нет ни одной семьи, где бы хоть кто-то из близких не пропал бы без вести или не сидел – как правило, абсолютно без вины, но с большим сроком заключения.
          Я как правозащитник имею достоверную информацию о том, что люди, о которых обычно принято говорить в обтекаемой форме – «пропали без вести» – были захвачены представителями российских силовых структур. Их забирали из дома спящих, ночью или рано утром, на рассвете. У нас есть фамилии конкретных военнослужащих, кто этим занимался, номера бронетехники, адреса тех учреждений (районные, городские военные комендатуры), куда увозили людей, которые впоследствии из этих государственных учреждений бесследно исчезали.
Я сам несколько раз подвергался таким незаконным захватам, но благодаря совместным усилиям известных российских и международных правозащитных организаций меня каждый раз освобождали. Этому способствовали акции в мою защиту, проводимые моими друзьями и единомышленниками.
          Если высшее политическое руководство России хочет, чтобы жители Чеченской Республики де-факто почувствовали себя гражданами этой страны – нужно как можно скорее провести широкую амнистию, на высшем уровне принять решение о пересмотре всех этих уголовных дел, так как в процессе их возбуждения, начиная с момента задержания, были в грубой форме нарушены все процессуальные нормы Уголовного кодекса, люди подвергались унижениям чести и достоинства и жестоким пыткам, под воздействием чего оговаривали себя и других, признавались в преступлениях, которых не совершали.
          По сей день чеченцы не ощущают, что их права защищены.
          Президент Медведев часто говорит о правовом государстве. Так вот с точки зрения правового государства такой шаг – объявление широкомасштабной амнистии для граждан Чечни по приговорам, вынесенным начиная с 1994 года – был бы очень важным. Важным и в глазах чеченского народа, и в глазах международного сообщества. Это стало бы огромным успехом российского политического руководства.
          – Я бы даже сравнила нынешнюю ситуацию с 44-м годом – сталинской депортацией. Как тогда, так и сейчас весь народ был объявлен без вины виноватым.
          – Да, с 44-го года чеченцы не могут почувствовать, что они граждане этой страны. Они до сих пор не реабилитированы.
          Как только я приезжаю в Чеченскую республику, жители обращаются ко мне как к правозащитнику – с возмущением: почему, как только началась война в Осетии, после первых же разрывов бомб туда сразу же пошли эшелоны с гуманитарной помощью, строительными материалами, а мы, пережив две войны, в течение 15 лет не можем получить компенсации за разрушенное жилье и утраченное имущество? Не говоря уже о компенсациях за полученные травмы и увечья, в результате чего многие жители республики, включая детей, стали инвалидами. В Осетии были убиты то ли 200, то ли 300 человек – да, конечно, жизнь каждого человека бесценна. Но у нас погибло 300 тысяч.
         – Уважаемый Имран, что вы намерены предпринять сейчас? По делу Зубайраева и вообще в плане расследования нарушений закона сотрудниками исправительных учреждений?
          – После разговора с Гнидиным у меня сложилось впечатление, что в Волгограде нам трудно одним добиться правды, и к участию в расследовании нужно привлечь известных российских и международных правозащитников – чтобы спасти жизнь Зубайраева.
          А сколько в России сидит таких, как он? По моим сведениям – 20-22 тысячи осужденных из Чечни. И в подавляющем большинстве случаев их права нарушаются, они подвергаются дискриминации, а то и прямому насилию со стороны сотрудников учреждений исполнения наказаний – в связи с их национальностью.
        – Вам известно, в каком положении сейчас находится Зубайраев? Прекратились ли репрессии в отношении него?
         – Буквально час назад сестра Зубайра сказала, что брат позвонил ей и сообщил, что после моего визита в колонию и встречи с Гнидиным его опять начали прессовать, избивать. Причем не только его, но и заключенных, согласившихся дать свидетельские показания – в частности, Омара Асуханова, чье имя я назвал во время беседы с Гнидиным. Я сожалею о том, что озвучил там это имя, так как я хотел защитить Зубайра, а результат получился обратным – и Зубайр, и свидетель подверглись еще большему насилию, и я ощущаю себя косвенно виновным в этом.
         – В каких формах Зубайр подвергался насилию?
         – Передаю дословно рассказ сестер. Утром 1 февраля его избили, когда он потерял сознание, ему сделали несколько уколов в область живота, введя неизвестное вещество. После этих уколов он почувствовал тошноту, боли в голове, у него сильно поднялось давление.
         Из всего этого можно сделать вывод, что руководством колонии при соучастии органов прокуратуры и надзора было принято решение физически уничтожить Зубайраева. Я прошу всех моих коллег из правозащитных организаций провести срочные акции его в защиту, обратиться к президенту РФ. Но самое главное – нужно направить компетентную независимую комиссию в ЛИУ-15, а также в другие колонии Волгоградской области, в которых есть очевидцы насилия над Зубайраевым, а также те, кто сам подвергался насилию и противоправным действиям со стороны сотрудников колонии и готов дать об этом свидетельские показания.
         Эта комиссия должна быть абсолютно независимой. Мы уже имеем печальный опыт взаимодействия с комиссией, состоящей из сотрудников аппарата местного уполномоченного по правам человека, которая скрыла доказательства предыдущего избиения Зубайра – фотографии и видеозапись. На фото были отчетливо видны следы чудовищных пыток, а видеозапись представляет собой беседу с Зубайром, во время которой он рассказывает о том, кто и как его бил и пытал. Уполномоченный по правам человека отказался отдать эти материалы родственникам, сославшись на то, что передал все в прокуратуру, не сохранив даже копий.

         Конечно, притеснениям в тюрьмах подвергаются не только чеченцы. Сразу после беседы с Имраном у нас состоялся разговор с двумя бывшими заключенными, недавно освободившимися из мест лишения свободы. Один из них по национальности русский, другой – грузин. Они рассказали мне и Имрану о том, чему были свидетелями, находясь в колонии.

         Первым из тех, с кем мы встретились – Василий Кононенко. Отбывал срок в ИК-26 Волгограда. Имран задал ему несколько вопросов на тему взаимоотношений между администрацией колонии и заключенными:
         – Скажите, вы были очевидцем каких-либо репрессивных мер?
         – Да. Там творился беспредел. Полный беспредел. Происходило ущемление человеческого достоинства.
         – В каких формах осуществлялись эти противоправные действия?
         – Они позволяли себе избивать людей, ущемляли их в мелочах. Ну, не хочет человек одевать эту повязку (надеть повязку означает вступить в так называемый «актив» – Е. М.). Так вот, за эту повязку людей убивали.
         – А что значит – повязку? Надеть ее означало вступить в сговор с администрацией? Доносить на остальных?
         – Да, в том числе и это тоже. Сейчас в зонах до 90 процентов удается в той или иной мере вовлечь в это. Но люди тоже есть, и это главное. Есть те, кто ни за что не поддастся.
         В 2006–2007 годах я был в ЛИУ-15. Мансветов творил там полный беспредел. Из изолятора принесли одного молодого пацана, он истекал кровью и вскоре умер.
         – Вы считаете, ему не оказали квалифицированную медицинскую помощь?
         – Какая помощь, если человек просто буквально истек кровью на глазах у всех? И врачи к нему даже не подходили.
         – А лично в отношении вас были какие-либо репрессивные меры? 
        – В 2004 году я в знак протеста против нарушения моих прав зашил себе рот и ушел на голодовку. Приходит тогдашний начальник колонии Попов, стал пытаться уговорить меня от голодовки отказаться. В конце концов, мы вроде нашли какой-то компромисс. Но потом выводят нас на плац, заставляют маршировать. Я отказался, за мной другие. Я говорю: смотрите, сейчас бить будут. Так и вышло.
         Почему вообще люди страдают? Да потому, что один вроде заявляет протест, присоединяется, например, к голодовке, но у него кишка тонка, раз, другой его ударят – и он ломается. А другой идет до конца, и его, пытаясь сломить, забивают до смерти.
Из меня Попов ничего не выбил, даже стона не услышал. Поэтому меня особо не трогали, я так себя поставил.
         Был еще Сорокин, зам по БОР – тоже лютовал. Сидел у нас пацан, так его, как свидание подходит, сразу в изолятор сажали. Скрыть хотели, потому что он синий был весь от побоев. Но как-то раз Сорокин был в отпуске, и пацана того в изолятор не закрыли. Свидание состоялось, и сестра его сняла на камеру следы избиений. Поднялся большой скандал, и тогда Сорокина все-таки сняли.
         Вообще при нем, кто в активе не был – всех пропустили через изолятор. Каждый должен был написать заявление в какую-нибудь секцию – не обязательно секцию охраны правопорядка, но там досуга и пр. А кто не писал, тех избивали. Люди неделю сидели пристегнутые к батарее.
         – У вас были проблемы с выходцами с Северного Кавказа?
         – У нас с ними были прекрасные отношения. Они в большинстве своем принципиальные ребята. Был у нас парень Адам, принципиально не поднимался (не соглашался на перевод – Е. М.) в зону. Был еще Ильяс, его потом перевели в 25-ю колонию, у него было 25 лет срока. Его угрожали «опустить» (изнасиловать – Е. М.), если он не напишет доклад. За наручники к потолку подвешивали.
         На голодовке некоторые из чеченцев сидели больше месяца. Сами себе поджигали ноги, обматывая их тряпками – чтобы не маршировать. Это, впрочем, и русские тоже. Я сам облил себя растворителем и поджег – совершил акт самосожжения. В знак протеста. А один парень с Кировского района (район Волгограда – Е. М.) язык себе отрезал, чтобы не делать доклад.
         А межнациональной розни среди осужденных нет. Это администрация обычно любит заострять межнациональные противоречия. А так среди всех нас – чеченцев, русских, грузин – всякие есть.

         То же самое по поводу межнациональных отношений в зоне сказал нам и другой бывший заключенный – по национальности грузин. Из соображений своей безопасности он попросил не называть его имя.
         – Со стороны других осужденных по отношению к выходцам с Северного Кавказа бывают притеснения только в одном случае – со стороны тех из зэков, кто работает на администрацию. А так сами заключенные это пресекают, это нельзя в тюрьме. Вот со стороны администрации – да.
         – А вы сами были свидетелем избиений?
         – Меня самого били, я в знак протеста вскрывал себе вены.
         – Это были какие-то нарушения с вашей стороны или просто так, ни за что?
         – Были вещи, с которыми я был не согласен. Например, одевать повязку, доносить на других. Тогда меня избили, облили грязной водой, разбили стекло в камере и оставили. Это было зимой. Я чуть не умер. У меня до сих пор больные почки.
         Это было в колонии ИК-26, когда начальником там был Мельников.

         Я вновь обращаюсь к Имрану:
         - Президент России недавно назвал Волгоградскую область одним из самых коррумпированных регионов. Вы не боитесь, что за вашу правозащитную деятельность вы сами можете подвергнуться каким-то репрессиям, давлению?
         – Да, мне несколько раз звонили с угрозами. Но я твердо намерен продолжать свою работу. И я благодарен тем волгоградским гражданским активистам, которые помогают мне в этом.

----------------------------------------------------
* Начало здесь.


ЕЛЕНА МАГЛЕВАННАЯ


06.02.2009



Обсудить в блоге


На главную

!NOTA BENE!

0.011847972869873