Вестник гражданского общества

           Россию раздирают сразу несколько базовых социокультурных кризисов (если быть точным, – пять).
          Прежде всего, это общий кризис поверхностной и неравномерной европеизации. Россия как страна, в своей урбанизированной части культурно вот уже 200 лет принадлежащей к европейской цивилизации, мучительно переживает внутренний конфликт с цивилизационной матрицей, созданной византийской культурной основой (которую неправильно называют евразийской). В европейской истории такой кризис всегда (Германия, Испания, Россия с середины XIX века) протекает как борьба между сторонниками институциональной европеизации и сторонниками «особого пути» (Der Sonderweg немецких романтиков).
          В любой интерпретации (правыми монархистами или левыми «народниками») особый путь всегда исходит из ограничения прав личности, сохранения (в том или ином виде) сословной структуры и государственного контроля над экономическими и культурными процессами.
          Спор между сторонниками европейского мейнстрима и сторонниками особого пути вот уже свыше 110 лет питают не прекращающийся конфликт в интеллигентской среде. Этот конфликт имеет либо одну «линию фронта» - «демократы» и «патриоты»; либо две — либералы-западники и агрессивные традиционалисты (черная сотня) и демократы-западники (либералы и социалисты) и демократы-общинники.
          Одновременно в России происходит конфликт между вполне европейскими понятиями о правах и достоинствах личности, присущими культурной элите, части интеллигенции и среднему классу, и «византийским» (или, если хотите, «азиатским») отношением государства к этим правам, имитационным характером правовых и демократических институтов. Точно такой же конфликт привёл к «Арабской весне» три года назад — для тунисского, египетского и сирийского среднего класса, уже имеющего, благодаря близости к Европе, представление о стандартах современной демократии, жить в условиях коррумпированных полицейских диктатур показалась невыносимым. 14 лет назад схожие обстоятельства привели к революции против Милошевича в Сербии. Параллели с «Болотной» и со вторым Майданом, полагаю, излишни.
          Я называю подобный конфликт Вторым кризисом вестернизации. Первый кризис — сопротивление традиционалистского в своей основе общества насаждаемым элитами западным стандартам. Это — большевизм, маоизм, «Национальная революция» Гитлера, Исламская революция Хомейни. Второй кризис — отторжение европеизированным обществом традиционалистских политических практик.
          Параллельно этим процессам происходит объективное «обуржуазивание» феодального по своей социально-идеологической структуре общества. И всевластие силовиков, и номенклатурное устройство власти, и превращение политического, экспертного и творческого сообщества в клиентеллы, и патернализм масс, привыкших, как и всякие вассалы, получать награды за верность, в т.ч. верность, выражаемую публично-ритуально: нужное голосование, провластные митинги, всё это — типичное проявление «зрелого феодализма». «Конвейерная лента» истории неминуемо несёт такое квазифеодальное общество, сперва к абсолютизму, а затем и к буржуазной революции, и осознание этого является фактором постоянной невротизации правящих элит. Тем более, что это уже второе за четверть века разрушение феодальных структур. Поэтому очень многие узнают начальные признаки кризиса — автономизацию личности и профанацию государственной идеологии. Поскольку почти все помнят итог — крах государственности, то симптомы болезни пытаются и административно запретить, и лишить общественной санкции (подвергнуть травле).
          Одновременно происходит еще один процесс - достраивание «массового общества» - последние миллионы извлекаются из патриархальной крестьянской культуры и субкультуры фабрично-заводских окраин и интегрируются в государство, в Большое общество. Знаковым признаком нового этапа втягивание в Большое общество (ментальная урбанизация) стало то, что уже лет десять ВУЗы практически полностью заменили армию в качестве инструмента социализации молодёжи. Этот процесс завершения урбанизации — втягивание не просто в городской, но крупногородской быт - является очень болезненным. Внутренне многие воспринимают его как предательство «малой родины» и «родного уклада» и от этого обостренно переживают обретение национальной идентичности.
          Россия как империя, мнящая себя цивилизацией, третий раз переживает процесс неизбежной диссипации, разделения на этнические государства и исторические области (Русский Кавказ, Урал, Сибирь...). Большевики преодолели первый распад созданием псевдорелигиозной наднациональной идеологии по модели Халифата. Ельцин пытался внедрить американскую модель гражданской нации, которая не возникла из-за отсутствия гражданского общества (только в нём она и возникла — фрагментарно – как и само гражданское общество России). Сейчас действуют «царскими методами», чередуя репрессии, общеимперский национализм и ретроспективную утопию. «Царские методы» (и очень похожие на них позднесоветские) завершились распадом империй.
          Все эти процессы являются абсолютно объективными и неотменимыми. 
          Дополнительными факторами, которые отягчают ситуацию в нашей стране, являются: высокий уровень социального расслоения, в т.ч. между регионами; блокирование таких классических социальных лифтов как профессиональная служба в вооруженных силах и доступное качественное образование; низкий престиж честного труда, в т.ч. общественно-полезного и интеллектуального.
          Уже видно, что каждый из обозначенных процессов несёт слом существующей социально-политической модели.
          Проблема в том, чтобы избежать насилия, чреватого эскалацией гражданской и межнациональной войны. Силы, успешно и быстро превратившие почти мирную украинскую Февральскую революцию в кровавую кашу, действуя по уже отточенным методикам, сделают тоже самое при любых мало-мальски значимых социально-политических протестах в России.
          Единственный алгоритм преобразований, который снижает риск хаотизации и насилия — это последовательный путь комплексных реформ, благодаря которому все указанные конфликты разрешаются эволюционно. Технология таких преобразований должна быть основана на понимании, что «природу не обманешь», и вся разница между реформой и революцией заключается в том, что реформа достигает тех же целей постепенно и мирно. Насчёт целей — это не ирония. Европеец и американец, глядя из 70-80 годов XIX века на столетие вперёд, пришли бы к выводу, что в их странах победила социалистическая революция, в своём гуманизме сохранившая кучку богатеев, обложенных огромными налогами. Устойчивость реформ обеспечивается только тем, что каждая социальная группа постоянно видит, что её стремления и законные интересы либо удовлетворяются, либо она имеет легальную возможность их удовлетворить в обозримом будущем. В этом один из секретов двух самых успешных реформ — Ф.Д.Рузвельта в США и Ден Сяопина в Китае.