Вестник гражданского общества

Многополярность как диагноз

          Понятие «многополярный мир» прочно утвердилось в лексиконе политиков, а применительно к России оно стало краеугольным камнем не только внешнеполитической стратегии, но и вообще государственного мировоззрения.
          В публичных «месседжах» представители правящей элиты преподносят благость многополярности как саму собой разумеющуюся. Тут и освобождение от диктата ведущих держав, навязывающих свою идеологию и образ жизни, и возможность свободного развития наций, и т.д. И все же есть основания считать, что некоторые существенные и отнюдь не позитивные последствия реализации этой доктрины просто игнорируются.
          Общеизвестно, что идея многополярности приобрела популярность после развала советской имперской системы. При этом сегодня можно проследить одну любопытную тенденцию: мы все реже говорим о той биполярной эпохе как эпохе сосуществования двух ведущих идеологических систем и все больше сводим проблему к противостоянию конкретных государств либо региональных союзов.
         Однако, связывая идею многополярности с амбициями и возможностями отдельных держав или союзов, будь то США, СССР, Китай, БРИК, ШОС и т.п., мы затушевываем главное, что делало мир не монополярным, и сводим вопрос образования полюсов исключительно к военно-политическим и экономическим возможностям.
          На самом деле суть проблемы заключается не в том, что сегодня нет реальной страны или группы стран, которые были бы настолько консолидированы и обладали достаточным потенциалом, что могли бы претендовать на роль одного из полюсов в мире, стремящемся уйти от монополярности, образовавшейся после развала СССР.
          Суть проблемы в том, что, игнорируя основания, которые вызывают глобальную «поляризацию» человеческих общностей, мы пытаемся строить многополярность именно в то время, когда в мире уже вновь четко обозначился возврат к естественному для него состоянию биполярности. И пока нет ясного понимания глубинных причин, которые вызывают глобальную «поляризацию» человечества, эти попытки сыграть в многополярность (что само по себе - признак социологического невежества, что-то вроде представления себя пупом земли) будут неизбежно повторяться. Не смотря на то, что многополярность на национально-государственной и региональной основе ведет к возрождению архаичной архитектуры мировых отношений даже не XX, а позапрошлого века, основанной на конкуренции имперских центров. И эта архитектура - явно неустойчивая система, характеризующаяся постоянным дисбалансом и образованием неустойчивых временных групп по интересам.
          Мы находим подтверждение этому на протяжении всей истории человечества. В том числе и в динамике количества вооруженных конфликтов последнего времени, во многом характеризующей состояние новой конструкции мировых отношений. По статистике Упсальского университета, из 232 вооруженных конфликтов (с 1946 г. по 2006 г.) более половины их общего числа произошли после окончания «холодной войны». То есть, пока существовала биполярная система, она в некоторой степени препятствовала росту числа вооруженных столкновений.
          Не надо забывать, что именно игра Гитлера и Сталина в многополярность была одним из существенных факторов, приведших ко второй мировой войне. А сегодня во многом именно «благодаря» мировому дисбалансу, отсутствию системной консолидации возможны такие явления, как масштабное пиратство или безответственное поведение руководства Северной Кореи.
          Именно игра в многополярность (Россия тут далеко не последний игрок) привела к разблокировке ограничений на распространение ядерного оружия и оружия массового поражения (ситуация в Иране и Северной Корее). И потому сегодня мы уже стоим на пороге не просто многополярного мира, а многополярности ядерной, что возводит риск возникновения конфликта с использованием атомного оружия в степень реальной возможности. С большой вероятностью можно сказать, что если многополярный мир неизбежен, то неизбежна и третья мировая война.
          Непродуктивность политики, построенной на основе идеи многополярности, мы находим во многих случаях. Показателен пример попыток обеспечения региональной стабильности в постсоветской Средней Азии, во многом связанной с ситуацией в Афганистане. Есть все основания полагать, что именно провал и бесперспективность попыток России стать центром «автономной» системы безопасности в этом регионе заставил руководство страны идти на возобновление договоренности с США по транзиту через российскую территорию грузов не только гуманитарного, но и военного назначения.
          Опора на реальную консолидированную силу Запада оказывается куда более надежной с точки зрения нашей национальной безопасности, чем расчет на союз государств, находящихся, образно говоря, на стадии пубертатности. Тем более что подобные государства научились извлекать немалую выгоду из своей игры в многоплярность. Достаточно посмотреть, как Киргизия, Туркмения, Белоруссия, Молдавия и т.д. откровенно выставляют на торги свою лояльность перед Россией, США и Евросоюзом.
         Чтобы понять, чем вызвана глобальная биполяризация в современную нам эпоху, стоит обратиться опять же к анализу тенденций в изменениях характера вооруженных конфликтов. Именно они, обнажая противоречия, позволяют уловить суть разлома, разделяющего мир.
          Прежде всего, как отмечается во многих исследованиях, сегодня почти не осталось межгосударственных вооруженных конфликтов. Большая часть конфликтов после окончания второй мировой войны носила внутригосударственный, а не межгосударственный характер.
          Во-вторых, число случаев вооруженного противостояния между негосударственными игроками без прямого участия государства как одной из сторон почти в два раза превышает число конфликтов с участием государства. Кроме того, мы наблюдаем увеличение продолжительности конфликтов.
         Все это явные признаки того, что на смену межгосударственным конфликтам как результату столкновения «сиюминутных» геополитических и экономических интересов и конфликтам этническим все чаще приходят конфликты системные, обусловленные «генетической» предрасположенностью конкретных людей к тому или иному способу социально-биологического воспроизводства, а эта «генетика» носит трансэтнический и тем более трансграничный характер. Она вообще определяет состояние мира, в котором все более проявляются признаки антагонизма существующих в мире систем общественного воспроизводства, или, проще говоря, признаки антагонизма способов бытования отдельных сообществ.
         В связи с этим любопытно замечание, сделанное известным французским политологом Тьерри де Монбриалем, который отмечает, что пока «процессы, связанные с движением капитала, не выходили за пределы сообщества западных стран, они лишь отчасти затрагивали национальные чувства. Такого понятия, как 'экономический патриотизм', не существовало. Но с выдвижением на первый план России, Индии, Китая ситуация может измениться… Одно дело - торговля товарами и услугами, совсем другое - смешивание государственных и частных капиталов и приобретение власти, которую имеет собственник: ведь экономическая власть - прямая дорога к власти политической».
         Действительно, анализируя причины конфликтности, мы обнаруживаем ясно выраженную тенденцию выдвижения на первый план того, что придает конкурентному перераспределению собственности уже не только экономический, но, если хотите, культурно-цивилизационный смысл. И если смена прав доступа к собственности в рамках, например, западного сообщества есть, как правило, следствие естественной для него конкуренции и не ведет применению каких либо ограничительных неэкономических санкций, то попытки межсистемного доступа к собственности сразу же включают сигнал «свой – чужой».
         Так приобретение европейских металлургических активов индийским собственником воспринимается чисто экономической сделкой, так как она носит внутрисистемный характер, но попытка российских или китайских компаний проникнуть на западный рынок уже приобретает политический окрас ввиду явной системной несовместимости наших сообществ.
         Для большинства трезво оценивающих ситуацию межцивилизационная поляризация мира давно уже не новость. Однако политическая практика продолжает пребывать в опасном заблуждении, исходя из того, что процесс общественного воспроизводства един и универсален. Как для цивилизаций гражданского типа (так называемый «Запад»), так и для цивилизаций институциональных (так называемый «Восток»), включающих в себя страны, главная отличительная особенность которых - отсутствие гражданского общества и подчинение общественных интересов интересам социальных институтов, как правило, государства либо церкви.
         Именно «генетическая» предрасположенность отдельных людей, этносов либо социальных групп к институциональной либо гражданской самоорганизации является глубинной причиной того, что линии конфликтных разломов все менее проходят по государственным границам. Они идут по «силовым линям тока» к полюсам как отдельных людей, так и отдельных социальных групп, тяготеющих к тому или иному типу общественного воспроизводства.
         И чем быстрее пройдет эта поляризация, чем быстрее начнет проявлять себя цивилизационная солидарность, тем раньше наступит глобальная стабилизация отношений, основанная на паритете цивилизаций.
         Поэтому главным трендом в мировой политике должна стать внутрицивилизационная консолидация и выработка принципов межцивилизационного сосуществования.
         В этом смысле нам полезен романтический энтузиазм, с которым нынешний президент США Барак Обама пытается теперь уже не только с помощью американского оружия, но и силой своего обаяния распространить западные ценности в качестве общемировых.
         Живучесть традиционной российской институциональной организации, возрождавшейся и после 1917 года, и после перестройки конца XX века, крах планов вестернизации Ирака и Афганистана, нежизнеспособность гражданского общества во многих латиноамериканских странах – все это подтверждает тщетность усилий по «искоренению» межцивилизационных различий.
         А потому неизбежный крах миссии Обамы на фоне растущих надежд на лучшее будущее очень скоро снова ткнет нас носом в очевидное: универсальность природного закона системного равновесия, который явно не предусматривает числа полюсов менее или более двух.
         Проблема России же заключается в том, что мы до сих пор так и не определились, к какому миру относить себя и с кем консолидироваться.
         Если судить по тому, куда направлено наше бытование (образ культурной и бытовой жизни), то мы тяготеем к Западу. Если же судить по нашей политической культуре, политическим предпочтениям и пренебрежению интересами и достоинством личности - то, безусловно, к Востоку.
         Банальность этой дилеммы, набившей оскомину не одному поколению россиян, привела к тому, что рассуждения о выборе между Востоком и Западом воспринимаются сегодня уже как признак дурного тона. И это чисто в нашей национальной традиции: не решать проблему только потому, что она изрядно надоела.
         Однако как бы мы не относились проблеме цивилизационного выбора, пока она не будет решена, мы всегда рискуем снова и снова оказываться между жерновами противостоящих миров.


ГЕОРГИЙ КИРЕЕВ


20.07.2009



Обсудить в блоге


На главную

!NOTA BENE!

0.011989116668701