Вестник гражданского общества

Это была Великая война

К 100-летию окончания Первой мировой войны

Толпа на улицах Парижа празднует перемирие 11 ноября 1918 г., положившее конец Первой мировой войне.
 Rue Des Archives / автор неизвестен/

 
 
На юбилейных торжествах  президент Франции Макрон сказал очень важное: «В войне виноваты демоны национализма». Это, по сути, прямая отсылка к знаменитым словам Герцена, написанным  в Генуе в канун 1868 года, после Австро-прусской войны: «Теперь пойдут озёра крови, моря крови, горы трупов, а там тиф, голод, пожары, пустыри. А! господа консерваторы, вы не хотели даже такой бледной республики, как февральская [1848 года во Франции], не хотели подслащенной демократии!.. Вы хотели порядка. Будет вам за то война семилетняя, тридцатилетняя? Кто в дураках?». Поэтому, по мнению главы страны - исторической родины доктринального национализма, национализм должен быть проклят и приравнен к тоталитаризму как источник бедствий человечества.
 
Франция прокляла ту войну (хотя защищалась от германского вторжения) и прокляла национализм, насмерть столкнувший цивилизованные европейские нации.
 
Это очень интересно сравнить с путинским выступлением 1 августа 2014 года на Поклонной горе ровно на ту же тему: Россия вела справедливую войну, защищала свой суверенитет, была бы в числе победителей, если бы не удар в спину победоносной армии со стороны революционеров; можем повторить... Словом, нормальная речь немецких правых во время Веймарской республики.
 
Теперь о моём отношении к Войне 1914-1918 годов: 1) она была неизбежна; 2) её готовили все; 3) её начало было хорошо продуманной провокацией; 4) она действительно стала для России Второй Отечественной.
 
 
1. Она была неизбежна
 
Огромные успехи, достигнутые европейскими державами в отработке быстрых массовых мобилизаций, и разветвлённая железнодорожная сеть привели к концу 19 века военных теоретиков к одновременному выводу, что основой стратегии должно быть «белые начинают и выигрывают». После начала военного кризиса лучшие шансы у того, кто первый отмобилизуется и развернёт армию у границы. Если же он успеет нанести первые удары, то сорвёт развёртывание сил противника и займёт важные позиции в глубине его территории. В случае же неудачи полагали, что можно созвать мирную конференцию и достичь компромисса. При этом не учли важнейший фактор: поскольку война становится поистине тотальной и требует всего напряжения сил, то для её морально-политической легитимации она должна подаваться как Армагеддон – Последняя Битва Добра со Злом. И в этих условиях циничный торг и компромисс становится невозможным. 
 
Это испытал на себе кайзер, который в начале Второго Марокканского кризиса (лето 1911) провозглашал, что теперь есть только одна партия – немцы, а потом, когда Второй рейх отступил, удовлетворившись полоской конголезских джунглей (острили: трофей – миллион комаров), а первоначально метили получить отступными за Марокко всё Французское Конго, то в Рейхстаге и на улицах уже требовали отречения Вильгельма Второго. Немцам ведь внушали, что речь идёт о чести Германии, и все прониклись идеей пасть в священной схватке, а от чести отказались за миллион комаров.
 
Тогда война не разразилась из-за давления на государя Николая Александровича Петра Столыпина, умолявшего не губить продуманные реформы из-за африканских споров. Но через два месяца после разгара кризиса граф Петр Аркадьевич был убит, и главой кабинета был назначен Коковцев – ярый сторонник профранцузской ориентации и гонки вооружений.  
 
Если вернуться к мобилизациям, то 110 лет назад приказ о мобилизации у потенциального противника означал то же самое, что полвека назад доклад разведки, что аэро- и спутниковая сьёмка показала: шахты баллистических ракет открыты и, судя по белым облакам, идёт заправка окислителем – а это значит, что надо бить немедленно и изо всех сил. Именно исходя из этого и надо рассматривать обмен телеграммами двух августейших кузенов – Николая и Вильгельма - в конце июля 1914 года.
 
Что касается возможности скрытых мобилизаций, то надо представить, что начинало твориться в приграничной полосе (где всегда полно агентуры – раз есть контрабанда): проводы десятков тысяч парней с плачем и под гармонь на сборные пункты, а главное – рыдания в каждом дворе по поводу мобилизации лошадей, которые были куда ценнее в хозяйстве, нежели средний крестьянский сын.    
 
 
2. Войну готовили все
 
Войну готовили все, но такое впечатление, что это делали помешанные. Или впавшие в деменцию «кадеты Биглеры». Начнём с Германии. Все отлично понимали, что судьба кампании, а значит и судьба мировой гегемонии, решится под стенами Парижа, и для этого германская армия должна была оказаться там как можно быстрее и не падая с ног от усталости (как это произошло в начале сентября 1914 на Марне). Однако вместо создания грузовиков с хорошей проходимостью, все промышленные ресурсы вкладывали в линкоры, в итоге простоявшие всю войну в Киле. Знаменитый «план Шлиффена» Мольтке-младшего в ключевой фазе предусматривал поворот тылом к портам Канала, в которых должны были высаживаться британские части – вместо стремительного их захвата после марша через Бельгию… Уже в ноябре 1913 кайзер в лоб сказал бельгийскому коллеге, что за свободный пропуск его войск королевство может получить добрый кусок Франции, что означало, что он планирует превентивное вторжение (в ином случае, при инициативе Антанты, «нейтралитет» Бельгии уже гарантировал бы «ограниченный» британский контингент) и раздел Франции. Опешивший король чуть не сел на лошадь задом наперёд, но шум поднимать не стал. А вот начни он международный скандал, всё и отменилось бы…  Август 1914 показал (Приграничное сражение), что германские части могли бы опрокинуть противника в лобовом встречном сражении и загнать в котлы в крепостях – но ведь в этом не было красоты полёта стратегической мысли!        
 
Британия, имея добровольную армию и держа основные контингенты в колониях, рассчитывала сокрушить противника каскадом десантных операций, сковывающих его силы (10 миль твёрдого песка на побережье Пруссии), т.е. повторить опыт Крымской войны 60-летней давности. Катастрофа на Дарданеллах 1915 года показала порочность такой стратегии. Но главное - дожимать Второй рейх морской блокадой, что было совсем странно, потому что никто не планировал воевать больше полугода, и основные события должны были произойти в первые недели на Марне или на Висле.  
 
Французский «План 17» был мечтой о стремительном героическом пешем марше от Саара и прямо к Силезии, и этим предвосхищал действия Паттона в апреле 1945 года, только без танков, бомбардировочной авиации, и без предварительного окружения основных сил противника в Руре.
 
Наиболее адекватным был австрийский вариант – атаковать южный фас российской группировки вокруг крепостей на Висле (одновременно с германской атакой на северный фас – как это и удалось весной-летом 1915). Однако не учтен был факт значительного числа славян в рядах Двуединой монархии, у которых совершенно не было мотивации для наступления или особой стойкости в обороне, а политические реформы для повышения статуса славян в империи не планировались.
 
Самая сказка была у российского Генштаба. Общую концепцию составили два брата Обручева – один начальник Генштаба, второй – управляющий Адмиралтейством. Виднейшие тогдашние теоретики. Кампания планировалась сугубо наступательная, поэтому в Привисленских губерниях (так называли «разжалованное» Царство Польское) создавали большое число тактических укреплений, с очевидной целью прикрыть фланги наступающих армий. План кампании предвосхищал гипотетический сталинский план 1941 – одновременный удар по расходящимся направлениям – в Галиции и против Восточной Польши.
 
Конкретные антигерманские задачи фактически утверждали французы, рисуя летом 1911 на совместном совещании генштабистов стрелочки на Алленштейн и Торн…
 
Была важная проблема: в случае успеха на юге фронт упирался в Карпаты, и даже при выходе до зимы на Венгерскую равнину все пути снабжения проходили бы через заснеженные горы (и ни железных дорог, ни грузовиков хорошей проходимости), а на севере наступать надо было «коридорами» озерных дефиле, где атакующие колонны можно было бить по очереди, а потом всё упиралось в укрепрайон Кёнигсберга.
 
«Морской» же Обручев добился создания главной военно-морской базы империи в Либаве (Порт Александра Третьего) – на расстоянии одного марша германских войск. Этим был перечёркнут альтернативный вариант Мурмана, который давал бы флоту возможность защищать английские конвои (освобождая Большой флот для других операций). Либавский же вариант загнал почти весь российский флот в Балтику, выходы из которой был в руках германского Флота Открытого моря, и вынуждал к превентивному наступлению, неудача которого – как это и случилось весной 1915 года – вела к потере важнейшей базы, с суши совершенно беззащитной.
 
Как известно из мемуаров графа Витте («Воспоминания», книга 2), уже в декабре 1897 был утверждён план захвата Босфора вплоть до Истамбула десантом, транспортируемым из Одессы и Севастополя на плотах. Предлогом для интервенции должен был быть спровоцированный армянский или греческий погром в османской столице.  Но отвлеклись на раздел Северного Китая и Кореи.
 
Через пять лет, оккупировав Маньчжурию и получив Ляодун, вновь обратили взор на запад. По словам того же Сергея Юльевича, осенью 1903 была намечена война с центральными державами (к которой готовились, по его признанию, последние 20 лет), причём командовать германским направлением был назначен  великий князь Николай Николаевич, а австрийским – генерал Куропаткин, считавшийся блестящим военачальником. Но мир в Европе был сохранён на целое десятилетие быстрым обострением отношений с Японией из-за Кореи.
 
Судя по невиданной эйфории во всех державах при объявлении войны (а в Италии – ещё год её яростно требовали – вместо наслаждения необычайно выгодным нейтралитетом), Великая война рассматривалась как вскрытие нарыва цивилизации, как возможность прорыва к некому новому уровню смыслов, прочь от опостылевшего умеренного буржуазно-бюргерского прогресса медленного улучшения, как такой эсхатологический «Армагеддон».
 
Война была нужна всему европейскому консервативному и праволиберальному истеблишменту. Ей рассматривали как исключительную возможность остановить эволюционный переход власти к леволиберальным кругам и правым социалистам. 
 
В Британии, Российской, Германской, Дунайской империях и Франции аристократические и клерикальные круги теряли влияние на глазах. Они не могли себе представить, что общеевропейская война их гегемонию просто уничтожит.  Правые круги предполагали, что, придя к власти на следующих выборах, партии Второго интернационала, поклявшиеся в ноябре 1912 года ответить на войну всеобщей политической стачкой, попытаются мирно и демократически разрешить споры о территориях и колониях, а национализацией ВПК лишат олигархию прибыли от гонки вооружений. 
 
 
3. Начало войны было хорошо продуманной провокацией
 
Поэтому начало войны должно было быть таким, чтобы каждый народ чувствовал себя жертвой агрессии или несправедливости, и у противников войны не было доводов. Действительно: Двуединая Монархия стала жертвой акта международного терроризма (и это – когда уже было публично объявлено о подготовке повышения статуса славян до уровня третьей имперской нации); Сербия стала жертвой ультиматума и агрессии; Российская империя бросилась на защиту слабого союзника; Второй рейх ответил на явную подготовку агрессии («скрытая» мобилизация у его границ, при том, что конфликт был только между Петербургом и Веной); Франция вступилась за союзника и подверглась нападению; Англия вступилась за нейтральную Бельгию, ставшую жертвой оккупации… Конфликт из-за дележа западной Африки народы бы не поняли и не приняли, но тут – каждый ведь «только защищался».
 
Туберкулёзные юнцы-смертники, отправленные убивать Франца-Фердинанда (ровно через месяц после его заявления, что он коронуется и славянским королём), получили просроченный цианид… При подготовке (в тире при Генштабе) и заброске через границу, делающие это сербские офицеры и пограничники не скрывали ни имён, ни званий – молодым людям было что рассказать императорско-королевскому следствию.
 
Вошедшие в Восточную Пруссию российские части, преимущественно казачьи, стали вести себя в стиле войн 18 века. Поэтому ни о каком варианте временного отхода к Висле, как это предполагалось в самом крайнем случае по плану Шлиффена, не могло быть и речи, и с французского фронта сняли те кавалерийские части, что могли создать завесу на правом фланге идущих на Париж частей… Зато к этому оголенному месту фронта командующих обороной Парижа генерал Ланрезак перебросил подкрепления на таксомоторах… Германские драгуны не успели приехать, как армия генерала Самсонова уже была раздроблена по частям и разбита… А предельно утомлённые пятинедельным марш-броском германские пехотинцы, получив приказ отойти и окопаться, заснули мертвецким сном в свежеотрытых траншеях…  Когда они открыли ясны глазоньки – перед ними была линия французских окопов с густой колючей проволокой, минными полями и пулемётными гнездами, на которые им предстояло любоваться до марта 1918. Французским генштабистам, ранее не хотевшим слышать об обороне и потому так упорно отстаивающим лихие красные штаны, очень пригодился опыт российской армии в боях под Мукденом.
 
В июле 1918 «окопная беда» с германцами повторилась. Когда уже предельно голодные после трёх лет блокады солдаты дорвались под Амьеном до складов с захваченными трофейными мясными консервами, то они сперва бросили такие глупости, как атаки (штыкам нашлось более актуальное назначение – банки вскрывать), а потом все дружно «присели на струю» в многочисленных воронках «лунного поля»… И им уже было всё равно, что на соседних участках французские танки взломали фронт.   
 
 
4. Война 1914-18 годов действительно стала для России Второй Отечественной
 
Всё это совершенно не исключает того, что для России это была Великая война, поистине Вторая Отечественная. (Хотя я полностью согласен с теми, кто считает, что название Великая Отечественная некорректно, куда точнее определять её как Советско-германская война 1941-1945, потому что в её рамках – точно так же как и во Франции и Италии – шла гражданская война с большевизмом, причём число идейно воющих со Сталиным было того же порядка, что советские войска. Однако и эта Война стала полностью и однозначно справедливой и защитительной после того, как выходом к Днепру Рейх (и к старой границе финны) гарантировали себя от сталинских наступательных планов.)
 
Внутри же Второй Отечественной войны 1914-1918 годов, как и внутри Первой Отечественной войны 1812 года или Немецкой Отечественной войны 1813-14 годов, никакой гражданской войны не было. Как ни возражали против втягивания в войну леволиберальные и социалистические круги, после её начала был сформирован консенсус – сперва отражение вторгшихся австро-германцев и помощь либеральным нациям, и только потом, после победы, «разбор полётов».
 
Что касается антивоенных заявлений лево-социалистических групп в 1915 году, то они первоначально исходили из того, что, раз война ощутимо зашла в тупик, должен быть достигнут всеобщий мирный компромисс, и отвергающие его следуют лишь своим эгоистическим соображениям (как вполне откровенно Италия) или охвачены романтическим национализмом…  И только нарастающий системный кризис в истощённой Российской империи осенью 1916 года дал крайне левым кругам возможность сделать ставку на поражение – как на путь к власти.  
 
Собственно Россию погубил в 1917 году бездумный и безумный эгоизм обоих полюсов идеологического спектра. Левые и олигархи хотели на волне поражений прорваться к власти, а правые, несмотря на то, что огромные потери Брусиловского прорыва давали возможность говорить с Берлином и Веной значительно уверенней, не почувствовали, что война постепенно стала отходить от своих благородных Отечественных целей, и не побуждали Лондон и Париж искать путь к мирному компромиссу.  


 
 

ЕВГЕНИЙ ИХЛОВ


14.11.2018



Обсудить в блоге


На главную

!NOTA BENE!

0.023821830749512