Вестник гражданского общества

Бузотёры

Что принесёт «московская революция»?

Москвичи на Болотной площади 9 сентября 2013 г. Фото: Алексей Витвицкий

          Многие предыдущие статьи о протестном движении были подступами к статье, название которой я выбрал уже год назад – «Буза», и посвященной итогам протестных выступлений, которые некоторые их восторженные участники назвали «Антикриминальной революцией», датировав её начало 5 декабря 2011 года и даже назвав в честь этого события одну из радикально-демократических партий. Однако летние события убедили меня в том, что общие итоги подводить рано. Поэтому вместо итоговой статьи я выпустил обойму материалов, посвященных разным аспектам действий оппозиции, иногда отвлекаясь на национальную, религиозно-философскую и внешнеполитическую темы.
          Итоги московских выборов утешили меня, уже почти готового смириться с крахом своей теоретической модели, требовавшей разрастания, а не увядания протестного движения.
          Но сначала реплика на недавние статьи Гарри Каспарова. В одной статье он требует обеспечить России культурную гомогенность (о ней дальше), а в другой - чётко дал понять, что не выборы меняют режим, но смена режима обеспечивает (в теории) проведение свободных и честных выборов, достойных этого слова. Однако общее моё стремление противоречить авторитетам и здесь заставляет возразить. Мировой опыт свидетельствует, что партии (движения), выступающие против системы в самых неблагоприятных условиях (политические преследования, травля в СМИ и в церковных проповедях, отсутствие финансирования и прочее), используя только мирные политические и социальные акции и участвуя в выборах, начиная с низшего уровня, примерно за четверть века способны войти в истеблишмент (подтянуть к себе интеллектуалов и создать парламентскую фракцию), а затем и стать весомым фактором политики, кардинальным образом изменив общественные устои. Это история западного социалистического (социал-демократического) движения и его американского аналога – левого популизма. Например, таким путем шла западногерманская социал-демократия, ещё в начале 60-х находившая в такой же резкой оппозиции, как сейчас «несогласные». Поэтому, идя таким путём, Алексей Навальный может через 10 лет рассчитывать на парламентское кресло, а ещё через 10, чем чёрт не шутит, и на премьерское. Чем он хуже, положим, какого-нибудь Дэвида Ллойд-Джорджа или Теодора Рузвельта (дядя Франклина)? Но у России нет этих двадцати лет.
          Гарри Каспаров, находясь в безопасном далеко, не назвал путей избавления от системы путинизма. Я, находясь под недреманным оком прокуратуры, ФСБ и Центра противодействия экстремизму, всё-таки рискну это сделать, по своему обыкновению оглядываясь на опыт всемирной истории.
          Итак, кроме выборов-восстания (как в 1991, когда никарагуанцы, старательно скрывая перед выборами свои истинные настроения, на два десятилетия избавились от революционного марксиста Д.Ортеги) мир знает три сравнительно мирных способа «демонтажа режима»: грандиозные манифестации; политическая стачка (забастовка с оккупацией предприятий); бескровный переворот «прогрессивных офицеров» (например, португальская Революция Гвоздик в апреле 1974). Всё это происходило в странах, убедившихся, что социальный некроз режима смертельно опасен для общества и что у государства уже нет запаса прочности на пару десятилетий плавной демократической эволюции. Даже столыпинский вариант опровергает теорию имманентной эволюции.
          Казалось бы, Освободительное движение 1905-06 годов (как называли современники Первую русскую революцию), пустив либеральную и радикальную интеллигенцию и бизнес в политику, да что там, просто создав в России публичную политику и вынудив царя на широкие рыночные и социальные реформы, создало задел для двадцатилетнего перехода к «великой России». Но не тут-то было. Как только у государя прошел страх перед революцией, он чуть не дал втянуть страну в войну с Австро-Венгрией (а значит, и с Германией) из-за сербских претензий на Боснию-Герцеговину. Затем благодаря преступной халатности охраны убивают Столыпина. Затем инспирируют изуверски средневековое дело Бейлиса, сворачивают аграрную реформу, провоцируют Сербию начать войну с Османской империей, чем раскочегаривают Балканы. И, наконец, позволяют втянуть совершенно неподготовленную Россию в мировую войну… Весь этот «славный путь» был проделан царизмом именно потому, что его избавили от «великих потрясений», т.е. от непрерывного давления гражданского общества на власть. Тем, кто нетерпеливо выкрикнет, что «хорошо же давление – непрерывная стрельба по губернаторам и полицмейстерам», отвечу – это довольно естественное проявление гражданского активизма в государстве, где политическую стабилизацию пытаются обеспечить еврейскими и армянскими погромами.
          Но теперь перенесемся обратно в наши дни. Когда в июне Собянина толкнули на мэрские выборы, то смысл этого был явно не в том, чтобы через два года избавиться от дамоклова меча в виде Прохорова, а в том, чтобы окончательно прихлопнуть протестное движение, проведя своеобразный референдум о доверии режиму. И получили столичный плебисцит за революцию. Две трети совершеннолетних москвичей вообще отказались легитимировать власть участием в выборах. 40% от явившейся трети – проголосовала за кандидатов, выступающих против режима: за Навального, Мельникова и Митрохина. Из этого числа – опять-таки две трети - за кандидата, явно идущего в поход за скальпом путинизма.
          Этот опыт показал, что именно оппортунистическая тактика, явно нарушающая каноны демократического фундаментализма, а именно: согласие на заведомо неравноправное участие в выборах, согласие принять в подарок муниципальные подписи и прочие огрехи – и проложила путь к победе. И произошло это потому, что она сопровождалась последовательно радикальной стратегией – явным и недвусмысленным объявлением войны системе. Теперь Кремль знает: 640 тысяч москвичей мечтают «прибить свой щит к его вратам», но нет и 40 тысяч (не из числа силовиков), готовых его защищать.
          Тысячи пылающих энтузиазмом волонтёров Навального просто не могут себе представить другой агитации, кроме предвыборной, и иной её формы, кроме как рекламы в системе сетевого маркетинга. При этом они отлично знакомы с искусством пролезать между параграфами законов и инструкций. Поэтому мобилизовать массовую поддержку Навальный мог, только согласившись на участие в выборах. Поэтому политические и идеологические компромиссы Навального, которые повергли в такое отчаяние Андрея Илларионова, были восприняты его сторонниками как необходимая хитрость в борьбе с коварной бюрократией.
          Нет никакой возможности найти консенсус между «людьми вертикали» (правящей номенклатурой) и «людьми горизонтали» (родившимся российским третьим сословием, или, если угодно, средним классом). И не из-за кровожадности оппозиции, а из-за того, что даже частичная реализация программы среднего класса: более-менее честные выборы, независимый суд, свобода слова и собраний, открытая политическая конкуренция - означает неизбежное уничтожение «партии власти» и созданной ею системы институализированного казнокрадства. Так свобода слова и мелкая частная собственность уничтожили коммунизм. Так буржуазный парламентаризм уничтожил автократический монархизм.
          Произошедшее летом подтвердило мою теорию «пожара на торфяниках» - революционное (протестное) движение развивается последовательным подключением всё новых социальных групп, при этом перед каждым новым подъёмом создаётся иллюзия полной ликвидации «пожарной опасности». Бунт столичного среднего класса, начавшийся вечером 18 июля выходом демонстрантов на Моховую и к Охотному ряду и достигший первой кульминации в голосовании 8 сентября и в митинге победы на Болотной вечером следующего дня, – это уже третий этап протеста.
          Первым был интеллигентский поход в наблюдатели в ноябре 2011 и зимние протесты после выборов. Убедившись, что добропорядочным и креативно изысканным моральным давлением власть невозможно заставить ни устыдиться, ни отпустить политзаключенных, ни отменить результаты мошеннических выборов, очень многие либеральные попутчики отошли от протестного движения, приговаривая традиционную интеллигентскую мантру: наше время не пришло, надо приготовиться ждать ещё 10-15 лет.
          Вторым был совместный порыв стихийно возникшего союза левых интернационалистов и радикальных демократов леволиберального толка. Его кульминацией стали события 6 мая 2012 года на Болотной и провозглашение 12 июня 2012 года требований Мирной Антикриминальной революции, сводившиеся уже к полной ликвидации путинизма. Этот союз был оформлен созданием Координационного совета оппозиции, но затем фактически разорван, когда либералы предпочли сгруппироваться вокруг Навального.
          С этого момента начался третий этап. Его отличительными свойствами стали: сугубо столичная локализация, принципиальная неинтеллигентность и переход либералов в протестном движении от формального альянса с левыми к неформальному альянсу с правыми (национал-демократами). Протестное движение осознало себя как движение русских европейцев против азиатско-деспотической власти. Ошибочная, с моей точки зрения, идентификация византийской цивилизационной компоненты внутри Русской цивилизации как компоненты евразийской, вызвал обострённое переживание чуждости кавказцев и азиатов-мусульман. Возник феномен столичной мигрантофобской истерии. Протестное движение оформилось как антимигрантское, антибюрократическое правопопулистское европейское движение. По стилю это более всего напоминает борьбу восточноевропейских антикоммунистов с советским влиянием в 70-80 годах прошлого века.
          Либеральная интеллигенция, который раз став запалом революционного брожения, вторично – после 1991 года – осознала свою непригодность и ненужность в поднятом общественном движении. Двадцать лет назад антикоммунистическая и антиимперская интеллигенция, трагически осознав, что она стремглав утратила роль общественного гегемона, которая была перехвачен мафией, «новыми русскими» и новой бюрократией, утешила себя поддержкой реформ Гайдара. Сейчас либеральная интеллигенция, осознав, что благородное протестное движение стремительно превращается в кликушеский мелкобуржуазный популизм с изрядной долей вульгарного расизма, не нашла в себе силы ни на что, кроме коллективного политического самоубийства в форме благословения Навального.
          Здесь я вынужден напомнить про ещё одну статью Каспарова – там, где он во имя социокультурной гомогенности, необходимой для должной консолидации русской политической нации, требует принудительной ассимиляции мусульман и кавказцев. Здесь, опять-таки по моему субъективному усмотрению, содержится явное противоречие со стремлением демонтировать режим. Очевидно, что кавказцы (не из числа коррумпированных привилегированных группировок) и мусульмане относятся к числу наиболее бесправного населения. Но вместо использования такой неимоверно мощной потенциальной энергии протеста против системы, их буквально загоняют в ряды защитников режима, превращая «Единую Россию» в партию этнократической номенклатуры в национальных республиках. Стал совершенно ясен теоретический просчёт Михаила Делягина, бившего тревогу, что новая революция станет «оранжево-зелёной» - альянсом радикальных либералов-западников и исламского активизма. Экономист исходил из опыта антиимперского порыва в России 1990-91 годов, когда демократы создали победоносный союз столичных либералов и антисоветских сепаратистов. Но новый, завершающий этап распада империи характеризуется уже не совместной атакой оппозиции на имперский центр, а выламыванием русской этнонации из кольца провинций-колоний. Для справки, на латыни «федерация» - это принудительный союз племён.
          Столичный характер протестного движения привёл и к отвратительному снобизму в отношении людей, социально зависимых от государства, и в отношении нестоличного большинства жителей страны.
          Тот же многократно поминаемый мной мировой опыт учит, что антиавторитарные антикоррупционные движения побеждали только тогда, когда либералы и левые объединялись. В классических случаях либо левые (даже Мао или Кастро) выдвигали на первых порах общедемократическую, центристскую программу, привлекательную для среднего класса, либо либералы обещали широкие социальные реформы, прежде всего, аграрную (землю тем, кто её обрабатывает). В нашем случае всё произошло традиционно - «по особому русскому пути». Поскольку народ твёрдо воспитан в патерналистском духе и вместо свободных профсоюзов и прав трудовых коллективов жаждет лишь увеличения бюджетных зарплат, пенсий и пособий, то обеспечить симпатии малообеспеченных слоёв оказалось несложно – обещая необычайную бюджетную щедрость за счёт борьбы с коррупцией.
          Поэтому либерально-левый альянс сложился неформально – за счёт того, что в возникшем как по волшебству навальнеанстве произошёл синтез чаяний всех трёх основных направлений протестного движения. Идея наладить экономику с помощью беспощадной борьбы с коррумпированными чиновниками и приближенными к власти богачами соединилась с традиционно либеральной программой - гражданский контроль, честные суды и честные выборы. А общим знаменателем в этом уравнении стала ультраправая идея общественного обновления через борьбу с «чужаками».
          Таким парадоксальным доктринальным синтезом Навальный напоминает и Ельцина, и Солженицына. Либералы вычитывали в интонациях Ельцина друга рынка и многопартийности. Простые люди верили в ликвидацию номенклатурных дач и распределителей. Почвенная интеллигенция усмотрела в нем бульдозер русского национального возрождения, сметающий остатки большевистского эксперимента, западническая интеллигенция – добросовестного советского интернационалиста. Каждый слышал и видел то, что хотел. При этом формально никто не был обманут.
          Ещё удивительней сходство Навального с Солженицыным. При безусловном личном мужестве, точно также поток напыщенных банальностей в его речах воспринимается как откровение, при этом каждое следующее выступление слышится ещё более гениальным.
          Но вернёмся от лидера рассерженных горожан к ним самим. Итак, мы получили мощное движение московского нового среднего класса. Двадцать лет назад либералы были убеждены, что рынок вырастит слой, объективно поддерживающий и развивающий демократические институты. Роковой ошибкой честных либералов оказалось то, что они не смогли предугадать паразитарного по своей природе энергетически-экспортного капитализма. Бизнес рос под потоком нефтедолларов и газоевро. Под попечением сильной власти торжествовал принцип Муссолини: ешь и молчи. Поэтому вместо оплота демократии зарождающийся средний класс превратился в оплот самого махрового провинциального авторитаризма. Но затем, после «семи тучных лет», разразился финансовый кризис, спровоцированный словами Путина о «посылке доктора» к одному из крупных предпринимателей, посмевших не прийти к нему на встречу. Этот локальный кризис «перегрева» уже буквально через пару месяцев растворился в океане кризиса мирового.
          Пять лет назад я прикидывал, как демократия получит новый шанс, когда консолидируется средний класс уже из числа победителей кризиса, из людей, почувствовавших свою силу и волю, так сказать, из ветеранов, вернувшихся из успешного похода. И этот новый, уже не паразитарный средний класс рванул на Болотную 10 декабря 2011 года. Эти новые люди имели огромное преимущество – они не были связаны с традицией либеральной интеллигенции, пропитанной горьким опытом поражений и разочарований. Но это преимущество «сердитых горожан» избавило их и от бремени интеллигентских добродетелей.
          Когда два года назад я пытался типизировать череду русских революций, то у меня получалось, что гипотетическая антипутинская революция – Пятая по счёту - будет короткой, наступательной, т.е. заключаться в требовании ликвидации режима, а не в защите завоеваний реформ, как это было при Второй (март-ноябрь 1917) и Четвертой (март 1989 –декабрь 1993) русских революциях. В отличие от предыдущей революции, Пятая должна была завершиться на условиях власти. С этой точки зрения, если о событиях 5 декабря 2011 года можно говорить как о революционных, то Пятая революция завершилась разгоном ОкупайАбая в середине мая 2012. Её итогом стало беспрецедентное ужесточение законодательства и почти три десятка новых политзаключенных. И еще – регистрация множества «пустых» партий и восстановленные губернаторские выборы. Строго по шуточной формуле царского манифеста 17(30) октября 1905, которую привел Маяковский: «Царь испугался, издал манифест – мёртвым свободу, живых под арест».
          Чтобы не впадать в общественно-политический пессимизм, я напоминал себе про парижский май 1968 года, где всё вообще кончилось за месяц, но потом пошло гулять по всему Западу и завершилось радикальным обновлением и принципов западного общества, и структуры западного истеблишмента. Для таких феноменов я даже изобрёл термин полуреволюции: побузили и успокоились. А потом выведенный из равновесия социум выстроит новую конфигурацию. Но приведённый мною тяжеловесный пример из истории краха стратегии Столыпина, кажется, вполне убедительно доказывает, насколько рискованно полагаться исключительно на спонтанную либеральную эволюцию государства, испытавшего революционную встряску.
          Счесть события зимы-весны 2011-12 годов «генеральной репетицией» грядущей антипутинской революции также нельзя, поскольку этот этап уже был реализован в 2007-2010 годах в виде движения «несогласных», переросшего в «Стратегию-31». Поэтому для себя я считаю прошлогодние протесты прологом непрерывно приближающегося революционного взрыва, все три возможные мирные формы которого я перечислил выше. Что же до выборов, то они стали хорошим смотром сил, кузницей кадров и отменным идеологическим полигоном. Образцово-показательные манёвры. И ещё: общественному движению для нормального развития и роста обязательно нужны успехи, они – настоящие витамины. 8 сентября антипутинская революция поглощала их столовой ложкой.


ЕВГЕНИЙ ИХЛОВ


19.09.2013



Обсудить в блоге


На главную

!NOTA BENE!

0.026776075363159